что, проникающая непроходимость?

– Кажется, да, – сказал практикант. – К тому же давление сорок девять.

– Ну хорошо, – заключил Жуйживьом. – Вы сами знаете, что надо делать. Счастливо оставаться.

Он нажал Корнелиусу на нос, чтобы его рассмешить, и вышел.

Крюк ждал его с моделью «Пинг-903».

7

Крюк нервничал и кусал губы. Перед ним лежал лист бумаги, испещренный вычислениями и уравнениями двадцать шестой степени.

Искания и сомнения. Жуйживьом ходил туда-сюда по комнате, а чтобы не разворачиваться, от грязно-зеленой стены обратно он шел спиной вперед.

– В здешних условиях ничего не выйдет, – объявил Крюк после долгого молчания.

– Вы просто паникер, – сказал Жуйживьом.

– Здесь мало места. Он будет пролетать четыре измерения в минуту. Вы можете себе представить, что это такое?

– Ну и что теперь?

– Нужна пустыня.

– Я должен быть при моих больных.

– Устройтесь врачом в колонию.

– Нет ничего глупее. Я буду мотаться по деревням и не смогу заниматься «Пингом».

– Тогда возьмите отпуск.

– Это не принято.

– Ну, значит, ничего не получится.

– Вот ведь незадача! – сказал Жуйживьом.

– Как хотите! – сказал Крюк.

– Ба! Постойте! – воскликнул вдруг Жуйживьом. – Я бегу в больницу… Продолжайте расчеты.

Он спустился по лестнице, миновал вестибюль и вышел на улицу. Около тротуара, возле решетчатого настила ждал автомобиль. После смерти одной из своих любимых пациенток профессор перестал принимать дома и занимался врачебной практикой исключительно в клинике.

Войдя в палату Корнелиуса, Жуйживьом застал там высокого и крепкого светловолосого парня: тот сидел на кровати рядом с перевернутым стулом. При появлении профессора парень встал.

– Здравствуйте, – сказал он. – Меня зовут Анна.

– Сейчас не время для посетителей, – заметил практикант, входя за профессором.

– Но он все время спит, – сказал Анна, указывая на Корнелиуса. – Мне приходится сидеть и ждать, пока он проснется.

Жуйживьом повернулся к студенту-медику:

– А с вами что сегодня?

– Ничего, пройдет, – отвечал тот. Руки у него прыгали, как дверные молотки, глаза были обведены черными кругами в пол-лица.

– Вы что, не спали?

– Нет… Этот стул…

– Да ну? Что-то не так?

– Жопа с ручкой, а не стул, – злобно проговорил практикант.

Стул поворочался, скрипнул, и в палате снова дурно запахло. Взбешенный студент двинулся к кровати, но Жуйживьом остановил его, положив руку на плечо.

– Успокойтесь, – сказал он.

– Не могу больше!.. Он надо мной издевается!

– Вы давали ему судно?

– Давал. Но он ничего не желает делать. Только скрипит, трещит, валяется с температурой и изгаляется надо мной как хочет.

– Держите себя в руках, – сказал Жуйживьом. – Сейчас мы им займемся. Ну а вы что хотите? – спросил он, повернувшись к Анне.

– Мне нужно поговорить с господином Шмонтом. По поводу подписанного контракта.

– Не рассказывайте мне ничего. Я все равно не в курсе.

– Разве господин Шмонт не делал вам никаких предложений?

– Господин Шмонт настолько болтлив, что я вынужден колоть ему снотворное, и он спит дни и ночи напролет.

– Простите, – сказал практикант, – но это я колю ему снотворное.

– Хорошо, – сказал Жуйживьом. – Пусть так… Вы колете.

– Я знаю все его предложения, – заявил Анна. – Могу вам рассказать.

Жуйживьом посмотрел на ассистента и подал знак. Тот сунул руку в карман и встал у Анны за спиной.

– Правда? Как интересно, – сказал профессор. – Расскажите, расскажите.

Практикант извлек из кармана огромный шприц и вонзил иглу Анне в бицепс. Тот попытался было отбиваться, но вдруг заснул.

– Куда мне его деть? – спросил практикант, с трудом поддерживая тяжелое тело.

– Решайте сами, – бросил профессор. – Мне пора на обход. Шмонт, того гляди, проснется.

Практикант разжал объятия, и Анна рухнул на пол.

– Может, я его вместо стула на кровать?.. – робко предложил он.

Стул ответил мерзким скрипучим хихиканьем.

– Оставьте стул в покое, – сказал Жуйживьом. – Если вы и дальше не прекратите на него наговаривать…

– Ладно, – пробурчал студент-медик. – Так пусть, что ли, так и лежит?

– Дело ваше.

Профессор оправил белый халат, вышел мягким, пружинистым шагом и исчез в меандрах покрытого лаком коридора.

Оставшись в палате один, студент медленно приблизился к стулу и одарил его взглядом, исполненным ненависти. От усталости веки его ежеминутно смыкались. Вошла медсестра.

– Вы давали ему судно? – спросил практикант.

– Давала.

– Ну и что?

– У него глисты, оксиуры. Деревянные. А один раз он сам встал. Оказывается, он ходит иноходью. Ужасно неприятное зрелище. Я была просто в ужасе.

– Сейчас устрою ему осмотр, – сказал практикант. – Дайте мне чистую пеленку.

– Пожалуйста, – сказала медсестра.

У него даже не было сил запустить руку ей промеж ног, хотя она, как обычно, распахнула халатик. Медсестра обиженно сунула ему пеленку и удалилась, громыхая эмалированными лотками.

Студент уселся на кровать и отогнул простыню. Он старался не дышать, потому что стул скрипел и крякал почем зря.

8

Когда Жуйживьом вернулся с обхода, практикант спал мертвым сном у кровати Корнелиуса, перевалившись через бесчувственное тело Анны. Что-то неприметно изменилось на соседней койке. Профессор быстро откинул простыню. Под ней лежал стул эпохи Людовика Пятнадцатого; ножки его одеревенели. Он постарел на двадцать лет. Холодный и окоченевший, он напоминал скорее мебель Людовика Шестнадцатого. Спинка его сделалась напряженно-прямой и красноречиво говорила о мучительной предсмертной агонии. Дерево имело теперь голубовато-белесый оттенок, что не укрылось от профессорского ока. Он обернулся и ударил студента ботинком в голову. Тот не шелохнулся, только захрапел. Профессор опустился рядом с ним на колени и стал его трясти.

– Эй, вы что, спите, что ли? Что вы тут натворили?

Практикант заворочался и приоткрыл мутный глаз.

– Что тут у вас произошло? – снова спросил Жуйживьом.

– Укололся… – промямлил практикант. – Тоже эвипан. Очень спать…

Он сомкнул веки и снова разразился храпом. Жуйживьом затряс его сильнее:

– А что со стулом?

Практикант вяло хихикнул:

– Стрихнин.

– Сукин вы сын! – сказал Жуйживьом. – Придется поставить его на место и сменить обивку.

Он выпрямился с оскорбленным видом. Практикант спал блаженным сном, а вместе с ним Анна и Корнелиус. Жуйживьом зевнул, осторожно снял стул с кровати, поставил его на пол. Раздалось последнее, уже мертвое поскрипывание, и профессор опустился на сиденье. Голова его стала раскачиваться из стороны в сторону, и в тот момент, когда она нашла наконец удобное положение, кто-то постучал в дверь. Профессор не услышал. Тогда Анжель постучал снова и вошел в палату.

Жуйживьом обратил на него остекленевшие, потерявшие всякое выражение глаза.

– Никогда не сможет летать, – пробормотал он.

– Что вы говорите? – вежливо переспросил Анжель.

Профессор еле боролся со сном, но, сделав над собой неимоверно тяжкое усилие (весом в несколько килограммов), произнес:

– Никогда «Пинг – девятьсот три» не сможет летать в этих условиях. Это говорю вам я, Жуйживьом!.. Здесь